Сегодня Латвия отмечает день государственного языка, и праздник омрачил вице-мэр Риги Кирсис, признавший, что в столичных школах больше всего не хватает учителей именно латышского языка, отмечает политолог Данута Дембовская. Ниже мы приводим полный текст комментария.

1 сентября этого года фактически завершился переходный период — на латышский язык обучения перешли все классы во всех школах. Но вместо бурных и продолжительных аплодисментов наблюдаются в последние недели значимые изменения в риторике, связанной с реформой «Единая школа». Причём как на уровне официальных и политических заявлений, так и в обществе, что уже выплёскивается в соцсети.

Служба качества образования официально признала, что, во-первых, наибольшие трудности испытывают исторические школы нацменьшинств, которые теперь стали юридически латышскими. Тут всё понятно: у большинства педагогов и детей родной язык-то по-прежнему русский. Не хватает педагогов. Тут идёт борьба за то, чтобы учителя и ученики говорили по-латышски и в повседневном общении, а не только на уроках — мол, так язык скорее освоится. А если уж русскоязычные родители будут общаться с детьми на латышском — то совсем здорово, убеждают нас политики и чиновники.

Проблему нехватки учителей это, конечно, не решает, но собрать политические очки кому-то помогает. С трудностями сталкиваются уже и исторически латышские школы, в которые приходят дети с родным русским языком. Здесь педагогам нужно адаптировать учебный процесс к потребностям таких учеников, а само появление в классах русскоязычных детей приводит к тому, что среда в латышских школах становится уже не одноязычной. Причём дети говорят между собой не только по-латышски или по-русски, но ещё и на английском.

Будем честны: то, что с проблемами сталкиваются бывшие школы нацменьшинств, стало известно не сейчас. Однако политиков, которые ориентированы преимущественно на избирателей с родным латышским языком, это не так чтобы сильно волновало практически. Это «их», русское дело. Своим избирателям они рассказывали, что наконец-то все дети учатся по-латышски: предвыборное обещание выполнено, всё прекрасно. В один прекрасный момент благодаря реформе мы проснёмся в гомогенной языковой среде, все станут латышами. Или же что всё пока не прекрасно, но мы заставим учителей и детей говорить по-латышски даже на переменах. Невзирая на громкие слова о «Единой школе», по умолчанию как бы предполагалось, что по-латышски русскоязычные дети учатся в «своих» бывших школах нацменьшинств, и часть общества с родным латышским языком это словно бы не особо касается. У нас все школы теперь латышские, но некоторые равнее других.

Но с юридической точки зрения теперь все школы — и исторически латышские, и бывшие школы нацменьшинств — одинаковые, с обучением на госязыке. С этой точки зрения, если ближайшая от дома школа «исторически» латышская, русскоязычные родители имеют полное право отправить своего ребёнка в это учебное заведение. Не секрет и то, что многие русскоязычные родители считают, что раз уж всё образование на латышском, то пусть лучше ребёнок учится сразу в «исторически» латышской школе. Поскольку статус таких школ при всех разговорах о «Единой школе» опять же по умолчанию часто воспринимается как более высокий. А стало быть, наверняка, меньше проблем с нехваткой учителей, педагоги говорят по-латышски без акцента, ребёнок действительно погружается в латышскую среду. Да и наверняка нет той естественной в таких обстоятельствах нервозности, которая несомненно присуща сейчас бывшим школам нацменьшинств.

Сейчас шум поднимают не русскоязычные родители. Они-то давно отвыкли, что к ним прислушается государство, — решают свои проблемы сами. Шумят некоторые родители и педагоги с родным латышским языком. Выясняется, что переход на «Единую школу» — это в идеале не латышские школы двух сортов, а смешение детей с разными родными языками в одном классе при обучении на госязыке. И это вызывает сопротивление. Парадоксально, но именно на радикальном фланге, который более всего ратовал за перевод всех школ на латышский язык обучения, больше всего недовольства по этому поводу. И именно это недовольство вызывает уже практическую тревогу у части правящей латышской элиты. Избиратели недовольны — надо на это как-то реагировать за год до парламентских выборов.

Конечно, думать надо шире, чем в предвыборном контексте. Речь идёт о том, что сбываются наихудшие прогнозы — о том, что реформа может привести к усугублению социальной маргинализации части русскоязычного общества, к усилению неравенства между школами в целом и, соответственно, ситуации разных стартовых возможностей у детей. В зависимости как от социального происхождения, так и от родного языка — во многих случаях, так сказать, «в комплекте».

Ясно, что есть идеальный мир престижных госгимназий, где учатся специально отобранные в ходе вступительных экзаменов способные дети. В таких школах учатся как дети с родным латышским языком, так и уже немало детей с родным русским языком. Социальный лифт при отборе элиты работает (хотя, конечно, зажиточным родителям вне зависимости от родного языка вырастить отличника куда легче, чем беднякам), и родной язык тут действительно уже вторичен. На этом элитарном уровне всё ОК. Осторожно предположу, что одна из причин оптимизма части правящей политической элиты в отношении проекта «Единая школа» — в том, что они меряют реформу этим уровнем. Наверняка их дети учатся в таких школах, а не в обычных районных.

А вот там — на уровне пониже — происходит нехорошее. Объективно расслоение школ происходило и до реформы. И среди латышских, и среди школ нацменьшинств были учебные заведения престижные и послабее. Это определялось наличием учителей, успеваемостью и прочими достижениями учеников, элементарно — количеством детей (чем больше учеников, тем больше денег получала школа в рамках модели финансирования «Деньги следуют за учеником»). Но сейчас бывшие школы нацменьшинств, за исключением тех, которые считались достаточно престижными и до полного перехода на латышский язык обучения, оказываются в ещё более аутсайдерской роли. Это и есть механизм маргинализации. Многие родители это понимают, и процесс перетекания русскоязычных детей в исторически латышские школы здесь закономерен. Родителям в целом свойственно желать лучшего будущего своим детям. И если этот процесс перетекания будет наталкиваться на сопротивление некоторых исторически латышских школ, а качество образования в бывших школах будет снижаться, то мы, как говорится, приплыли. Это не та «Единая школа», о которой кто-то мечтал.

Государство волевым усилием меняет сейчас модель финансирования школ. Если раньше «деньги следовали за учеником», что усугубляло «рыночную» борьбу школ за детей, которых становится всё меньше в силу низкой рождаемости, то в дальнейшем правительство будет «сверху» устанавливать правила игры. То есть будет директивно определять лимиты численности учеников в классах. Те малые школы, которые не впишутся в эти количественные критерии, будут и дальше закрываться и объединяться. Принцип понятен — централизация: лучше меньше больших школ, в которых есть учителя, чем много малых, где педагогов не хватает. Да и содержать разветвлённую сеть малых школ дорого. Смена модели финансирования школ тут закономерна: правила игры диктует демография. Реформа эта больше ударяет по малым региональным школам, что больше актуально для латышской части общества. Но и языковой момент тут присутствует: ясно же, что нет никаких препятствий для объединения исторически латышских и бывших школ нацменьшинств, раз уж они все теперь латышские.

Так что смешение продолжится. Но детей слишком мало, чтобы мы могли позволить себе, вводя реформу, выплёскивать вместе с водой столько младенцев.
Но, кажется, мы продолжаем увлечённо выплёскивать. Хотя вопрос, может ли страна, в которой рождается в среднем менее 1000 детей в месяц, позволить себе маргинализировать часть нового поколения, — не риторический, а уже вполне практический, — заключает политолог.